Много и путаноС чего начинать? Не знаю даже. Ну, раньше люди жили очень бедно, и богиня риса подарила им зерна. Зерна были волшебными - сами прорастали, вызревали, а потом новые зернышки сами убегали с поля и расходились по домам. Потом воинственные сестры Чынг прогнали То Диня и стали править страной. А потом прилетели американцы и построили военную базу.
Да, забыла сказать, рисовые зерна у нас больше сами не бегают. Да нет, не из-за американцев, это раньше. Одна неряха все испортила - приходят к ней зерна, а в хижине неубрано. Она их и прогнала, говорит, не мешайте. Богиня из-за нее на всех рассердилась, отобрала свой подарок, с тех пор крестьяне в нашей деревне сами рис выращивают. А чтобы боги больше не сердились, мы им молимся и приносим подарки. И ей, и единому богу, про которого пастор говорил.
У нас есть свой пастор. И свой храм есть... ну, то есть был, ну пока неважно. Правда, пастор здесь давно уже не появлялся, но мы все помним, что он говорил. Господь, говорил, един. И еще много разного. Он нас с мужем венчал. И сестру мою Хоа с Чангом, мужниным братом. В болезни, говорил, и в здравии. В богатстве и бедности. Хотя какое у нас богатство? Пока смерть, говорит, не разлучит...
Смерть разлучила. Сначала умер Чанг, после того, как из города вернулся. Хотел наказать американцев, которые обидели его дочь, а его там избили, и дочь с тех пор пропала. А ведь сам ее в город посылал, и сестру ее Си, она так не хотела.
Потом умерла Хоа. Врачи сказали - вирус. Осложнения. У врачей всегда микробы виноваты. А по-моему, все из-за нашей бедности. Я говорила сестре, чтобы она, хотя бы, пока болеет не работала, какое там... Си тоже говорит, что мы в бедности живем из-за богачей и эксплуататоров. Она все знает, она ведь тогда учиться уехала, а не к сестре. Писала письма несколько лет, потом тоже пропала.
А с мужем нас разлучила не смерть, а заработки. Когда участок из-за долгов отобрали, муж в город уехал, так и нет его. Тогда у меня вся жизнь перевернулась. Была крестьянкой, осталась одна без земли, что теперь делать? Начала помогать людям, лечить травами, я этим занималась еще с тех пор, как заболела сестра, а теперь и время есть, и нужда заставила.
Теперь меня в деревне меня уважают, советуются, когда рис высаживать, как злых духов изгонять, как удачу привлечь. Даже боги иногда прислушиваются, отводят беду и подают знаки. Правда, не каждый раз. Вот, например, недавно приехала родственница нашего пастора. Все ходила, смотрела, расспрашивала. Крест хотела зачем-то в храме поставить. Мы ей - ну зачем в храме крест? Там и так неплохо. А на следующий день француженку убили. Прямо в храме. Да, своя француженка у нас тоже была. Красивая такая. И лежит прямо перед алтарем с ножом в спине.
Так жалко ее. И перед богами неудобно - храм осквернен убийством. И страшно, вдруг убийца рядом и будет еще убивать. Собрались все, и староста с женой пришел, ведь дело важное, я обратилась к духам, а они не ответили. Пришлось объяснять, что духи сейчас не готовы, в следующий раз будут.
Что же делать? Староста ждет, ждут все уважаемые люди. Нельзя второй раз ошибаться. Кто мне может помочь? Говорят, боги домашнего очага иногда приказывают насекомым, чтобы они следили за людьми, и от них узнают, что у нас здесь происходит. А мы не замечаем, думаем просто жучки-муравьишки ползают.
Таракан вот ползет по шляпе. Нагло так ползет, усищами шевелит. Три раза его сгоняли, а он обратно. Может, он и есть посредник?
Если правда посредник, наверно устал с дороги. Далеко с небес-то ползти. Чашку риса пододвинула - отвернулся, чаю предложила - только усами презрительно зашевелил. Ну точно, небесный таракан, обычные так не выпендриваются. Что же тебе угодно, посланник небес, выпить чего, или покурить, а может снадобье из цветов, собранных в полнолуние и трех капель крови девственницы?
"Не отказался бы," - говорит, "от последнего". Ну да, таракан. А что такого? Разве с вами не разговаривают? Да вы, наверно, их не слушаете. Ну, или выпить не предлагаете. Посадила небесного гостя в кастрюлю и отправилась цветы собирать, сегодня как раз полнолуние.
Пока собирала, встретила еще одну знахарку, говорит, записка тебе, от племянницы. Я не поверила сначала - столько лет не писала, а сейчас объявилась, да еще здесь, рядом. Обещает придти в деревню. Она говорит - еще не все, и протягивает мне листовки, говорит, надо распространить. Я вспоминаю, о чем в последний раз в баре говорили, и что-то не хочется мне раздавать листовки. Листовки-то хорошие, правильные, только наши не поймут, не любят они политику. Вот если их в храме положить, да как-нибудь покрасивее развесить, может и решат, что раз они там появились, значит, единому богу угодно. Точно, в храме, где же еще - в другом месте на них и не посмотрят, а еще американцы заметить могут. Ну не в храм же они пойдут молиться!
Цветы собрала, осталось самое сложное. Где я в нашей деревне девственницу возьму? Нравы у нас простые, близкие к природе. И тут я вспоминаю про свою помощницу - она молодая совсем, и застенчивая такая, да и в деревне недавно. Спрашиваю, ты девственница? Она покраснела и говорит, да. Одной заботой меньше.
Пока я готовилась вызывать духов, приходили американцы. Говорят, страшно кричали и проверяли у всех документы. Листовки все-таки увидели. А наши решили, что храм второй раз осквернен. Родственница пастора предложила сжечь листовки - ну, что делать, сожгли, не объяснять же про них после такого продолжения.
Потом пришла американская женщина в форме и с переводчицей. Спрашивала, нет ли у меня такой штуки, которая от болезней, и чтобы дети не рождались. Я удивилась - у нас ничего такого нет, все здоровые, а детей чем больше, тем лучше. А она почему-то расстроилась.
Потом была перестрелка. Прибежали какие-то в форме, стреляли в других, тоже в форме, некоторых наших ранили, но не убили никого. Обошлось.
Ну вот, теперь можно и духов вызвать, вопросов к ним накопилось. Все собрались, я зажигаю благовония, повторяю наши вопросы... оборачиваюсь за кастрюлей, а таракан-то сбежал! Что мне оставалось? Только словами все пересказать и понадеяться, что он сбежал на небо к духам, а не в лес. И молчание в ответ. Собравшиеся в недоумении, староста уже смотрит недобро... и тут духи заговорили. Сначала тихо так, будто деревья шелестят, только словами. Про серебро. Серебро на небе. И про смерть, что на землю скоро придет. А насчет креста ничего не сказали, мы его потом поставили, раз духам без разницы.
И тут же посреди хижины возник призрак той девушки, она совсем как живая и даже без ножа в спине, и все нам рассказала, как несла записку в храм и получила удар в спину на пороге. Значит, что-то связано с родственницей пастора... она говорила про серебряные рудники и наследство, это оно!
Пусть разбираются со своим наследством, мы будем готовиться к празднику. Рис уже убрали, нужно украсить дома, принарядиться и вечером поблагодарить богиню за урожай.
Только вместо праздника пришла смерть. Сначала я не поняла, только удивилась, что еще солдатам здесь нужно? И только когда они подошли ближе, накрыло волной ужаса - люди так не двигаются и не разговаривают, так могли бы идти мертвецы, поднявшиеся из могилы, но даже наши черные колдуны не поднимают мертвецов - не потому, что не могут, а потому что так нельзя... захотелось спрятаться, вжаться в землю, исчезнуть. Они дальше пошли по дороге, и я уже думала, что сейчас пройдут мимо, ну могут же они пройти мимо, прямо, не сворачивая к деревне, но услышала, как один из них на кого-то кричит. Он повторял одну и ту же фразу, кажется, спрашивал, где наш староста. Несколько раз, как заевшая пластинка, с одной и той же интонацией. Выстрелы. И снова бессмысленный вопрос, теперь уже другим голосом. Потом все слилось в один ужасный звук - выстрелы, крики, треск огня.
Я откуда-то знала, что они не оставят в живых никого из тех, кого встретят, моя помощь не нужна и хотелось убежать далеко-далеко и никогда не возвращаться. Но когда все затихло, я все-таки решила вернуться. Нужно похоронить мертвецов.
За развалинами храма, рядом с бывшим рисовым полем, вырыли большую могилу. Потом собрались в баре - единственном оставшемся здании. Сидим, молчим, вдруг какая-то возня на заднем дворе и меня зовут. Говорят, поймали одного.
Я боялась подходить, но старалась не подавать виду. И правильно - духи трусливых не любят, а мне в тот раз помогли. Сказали, что я могу подчинить его себе. И он будет делать все, что я скажу. Начинаю говорить, что теперь мы его друзья, и вьетконг - его друзья, он больше не должен стрелять, а должен выполнять все, что мы скажем. Сидит как неживой, и непонятно сначала было, слышит меня, или нет. Потом на меня посмотрел, совсем по-человечески, и что-то по-своему тихо говорит. Даже понимаю, что именно - что убьют его свои же. И вижу, что он не мертвый. Обычный, только что-то с ним странное. Все понимает, но действительно будет делать, что скажут.
Родственница пастора предложила: пусть он отравит колодец. Возьмет с собой яд, или просто кусок мертвого тела, и бросит в колодец после того, как вернется. И ничего не рассказывает.
Я уже почти согласилась, но Тин Кель Ман вдруг сказал, что мы не будем травить колодец. Нет, не отравим, нельзя травить свою землю. И не будем устраивать им чуму - увезут одних, привезут других. Нет, нам нужно сделать так, чтобы они нас услышали. Не эти, военные, а все остальные. Они же не знают, что у нас здесь творится.
Значит, нужно сделать так, чтобы хотя бы один из нас попал в Нью-Йорк и рассказал все журналистам. Только кто поедет? Я бы не смогла, а Тин Кель Ман сможет, он по-американски хорошо разговаривать умеет. Так и сделаем, отправим его с тем солдатом.
Американцы потом приходили. Извинялись. Говорили про какие-то эксперименты, я ничего не поняла, а кто мог объяснить - те все в лес убежали, думали, опять стрелять будут.
Потом мы так и сидели в баре, разговаривали, мне рассказали про контрабандистов, которые денег с деревни требуют, и что хорошо бы на них натравить американцев, а на американцев - вьетконг, чтобы кроме нас и вьетконга никого здесь не осталось. Хорошо бы. Только опять не получится. Сколько уже всего не получилось. Отвернулись от нас боги. И не понять, из-за чего. Вон, из-за одной дуры тогда у всех волшебный рис отобрали. А сейчас отобрали все. На поле перед храмом никогда ничего не вырастет. Праздника урожая больше не будет. И свадеб. Может, правда, кто-то перед богами провинился, а они... ну, если человека муравей укусит, он же не будет смотреть, какой именно куснул, он всех раздавит, кто подвернется.
Опять все молчат, всем тошно. И кто-то, уже не помню кто, говорит - у нас осталось столько наркоты, что за сто лет не продадим. Может, самим попробовать? Так на душе было погано, что я согласилась. И сразу стало понятно, что надо сделать, чтобы плохого больше не было. Как мы раньше не додумались? Чтобы нашу деревню не трогали, надо все разрушить самим. Наш храм кто только не осквернял, и сожгли почти весь, чтобы ничего с ним больше не случилось, надо сравнять его с землей и еще осквернить как следует, чтоб другим было не повадно. Осталось только сдохнуть на развалинах, чтобы нас нельзя было убить...
Нет, на этот раз никто не умер. Даже с контрабандистами договорились, и это все, что я знаю о нашей деревне, я недолго в ней оставалась. Однажды вечером я услышала голос - далекий, тихий, но перепутать невозможно! У бара стоят какие-то люди, и с ними Си!
Оказывается, она меня искала, но ей сказали, что меня убили тогда. И теперь я могу собраться и уйти с ней. Кроме меня никто не уходит, все слишком привязаны к этой земле, только я здесь больше не могу.
Потом мы сидели у костра и по рации передали, что американцы сворачивают базу и уезжают. И еще говорили, что один из наших все-таки добрался до города и выступил на радиостанции. Я радовалась вместе со всеми, только когда начали стрелять в воздух, захотелось убежать или куда-нибудь спрятаться.
Ничего, привыкну. Это тараканы у нас привередливые. А человек - не таракан. Ко всему привыкнуть может.
Может ведь, правда?